Неточные совпадения
А по́ лугу,
Что гол, как у подьячего
Щека, вчера побритая,
Стоят «
князья Волконские»
И детки их, что ранее
Родятся, чем
отцы.
Княгиня сидела в кресле молча и улыбалась;
князь сел подле нее. Кити стояла у кресла
отца, всё не выпуская его руку. Все молчали.
Старый
князь, как и все
отцы, был особенно щепетилен насчет чести и чистоты своих дочерей; он был неблагоразумно ревнив к дочерям, и особенно к Кити, которая была его любимица, и на каждом шагу делал сцены княгине зa то, что она компрометирует дочь.
— Разумеется, я вас знаю, очень знаю, — сказал ей
князь с улыбкой, по которой Кити с радостью узнала, что друг ее понравился
отцу. — Куда же вы так торопитесь?
Во время взрыва
князя она молчала; она чувствовала стыд за мать и нежность к
отцу за его сейчас же вернувшуюся доброту; но когда
отец ушел, она собралась сделать главное, что было нужно, — итти к Кити и успокоить ее.
Вы слышали от
отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и
князья,
князья русского рода, свои
князья, а не католические недоверки.
Крылатая женщина в белом поет циничные песенки, соблазнительно покачивается, возбуждая, разжигая чувственность мужчин, и заметно, что женщины тоже возбуждаются, поводят плечами; кажется, что по спинам их пробегает судорога вожделения. Нельзя представить, что и как могут думать и думают ли эти
отцы, матери о студентах, которых предположено отдавать в солдаты, о России, в которой кружатся, все размножаясь, люди, настроенные революционно, и потомок удельных
князей одобрительно говорит о бомбе анархиста.
Короче, я объяснил ему кратко и ясно, что, кроме него, у меня в Петербурге нет решительно никого, кого бы я мог послать, ввиду чрезвычайного дела чести, вместо секунданта; что он старый товарищ и отказаться поэтому даже не имеет и права, а что вызвать я желаю гвардии поручика
князя Сокольского за то, что, год с лишком назад, он, в Эмсе, дал
отцу моему, Версилову, пощечину.
И вот этому я бы и научил и моих детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет святая кровь русских
князей, но не стыдись того, что
отец твой сам пахал землю: это он делал по-княжески «.
— Последний месяц ее
отец был болен, — как-то сухо заметил
князь.
И вот, ввиду всего этого, Катерина Николавна, не отходившая от
отца во время его болезни, и послала Андроникову, как юристу и «старому другу», запрос: «Возможно ли будет, по законам, объявить
князя в опеке или вроде неправоспособного; а если так, то как удобнее это сделать без скандала, чтоб никто не мог обвинить и чтобы пощадить при этом чувства
отца и т. д., и т. д.».
Я все это напредставил и выдумал, а оказывается, что в мире совсем не то; мне вот так радостно и легко: у меня
отец — Версилов, у меня друг —
князь Сережа, у меня и еще»… но об еще — оставим.
Сквернее всего тут то, что он будто бы «намекнул» об этом и
отцу, мужу «неверной» жены, объясняя, что
князь был только развлечением.
— Простите,
князь, я нечаянно. О
князь, в последнее время я узнал одного старика, моего названого
отца… О, если б вы его видели, вы бы спокойнее… Лиза тоже так ценит его.
Катерина Николавна имела неосторожность, когда старый
князь,
отец ее, за границей стал уже выздоравливать от своего припадка, написать Андроникову в большом секрете (Катерина Николавна доверяла ему вполне) чрезвычайно компрометирующее письмо.
Но едва успел он выехать со двора, как
отец ее вошел и напрямик велел ей быть готовой на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением
князя Верейского, залилась слезами и бросилась к ногам
отца.
— Вы едете в Пензу, неужели вы думаете, что это случайно? В Пензе лежит в параличе ваш
отец,
князь просил государя вам назначить этот город для того, чтоб ваше присутствие сколько-нибудь ему облегчило удар вашей ссылки. Неужели и вы не находите причины благодарить
князя?
Года через два или три, раз вечером сидели у моего
отца два товарища по полку: П. К. Эссен, оренбургский генерал-губернатор, и А. Н. Бахметев, бывший наместником в Бессарабии, генерал, которому под Бородином оторвало ногу. Комната моя была возле залы, в которой они уселись. Между прочим, мой
отец сказал им, что он говорил с
князем Юсуповым насчет определения меня на службу.
Я на другой день поехал за ответом.
Князь Голицын сказал, что Огарев арестован по высочайшему повелению, что назначена следственная комиссия и что матерьяльным поводом был какой-то пир 24 июня, на котором пели возмутительные песни. Я ничего не мог понять. В этот день были именины моего
отца; я весь день был дома, и Огарев был у нас.
— Я, — сказал он, — пришел поговорить с вами перед окончанием ваших показаний. Давнишняя связь моего покойного
отца с вашим заставляет меня принимать в вас особенное участие. Вы молоды и можете еще сделать карьеру; для этого вам надобно выпутаться из дела… а это зависит, по счастию, от вас. Ваш
отец очень принял к сердцу ваш арест и живет теперь надеждой, что вас выпустят; мы с
князем Сергием Михайловичем сейчас говорили об этом и искренно готовы многое сделать; дайте нам средства помочь.
Несмотря на зловещие пророчества хромого генерала,
отец мой определил-таки меня на службу к
князю Н. Б. Юсупову в Кремлевскую экспедицию.
Мне очень не нравилось, как говорил на наших собраниях с
отцом Лабертоньером доминиканец
отец Жиле, изображавший из себя
князя церкви.
Оказалось, что мой крестный
отец и муж моей тети, генерал свиты Его Величества светлейший
князь Н.П. Лопухин-Демидов сказал великому
князю Владимиру Александровичу, с которым был близок, что племянника его жены и его крестного сына сослали в Вологодскую губернию, возмущался этим и просил, чтобы меня перевели на юг.
В этих видах
князь и выбирает
отца.
Это — полуофициальное письмо
князя Васильчикова по поводу назначения
отца уездным судьей в город Житомир.
Христос был распят тем миром, который ждал своего мирского царя, ждал
князя этого мира и не имел той любви к
Отцу, которая помогла бы узнать Сына.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам
отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то
князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и
князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Отец, мать и сестры, все поспели в гостиную, чтобы всё это видеть и выслушать, и всех поразила «нелепость, которая не может иметь ни малейших последствий», а еще более серьезное настроение Аглаи, с каким она высказалась об этой нелепости. Все переглянулись вопросительно; но
князь, кажется, не понял этих слов и был на высшей степени счастья.
— А тебе тут нечего, — прежде всего накинулась на него Варя, — ступай к
отцу. Надоедает он вам,
князь?
И мать, и дочери, все тотчас же бросились к Нине Александровне, за ними сам
отец семейства, Иван Федорович, только что явившийся домой; за ними же поплелся и
князь Лев Николаевич, несмотря на изгнание и жесткие слова; но, по распоряжению Варвары Ардалионовны, его и там не пустили к Аглае.
— Я не помню Николая Львовича. Это ваш
отец? — спросила она
князя.
— Нет, вот этого уж не позволю, не позволю! — вскипела вдруг гневом Лизавета Прокофьевна и быстро устремилась вслед за Аглаей. За нею тотчас же побежали и сестры. В комнате остались
князь и
отец семейства.
— Что ты опять усмехнулся на
отцов портрет? — спросил Рогожин, чрезвычайно пристально наблюдавший всякую перемену, всякую беглую черту в лице
князя.
— Помилуй,
князь, опомнись! — говорил он, хватая его за руку, — брось! Видишь, какая она! Как
отец говорю…
Вера Лебедева, впрочем, ограничилась одними слезами наедине, да еще тем, что больше сидела у себя дома и меньше заглядывала к
князю, чем прежде, Коля в это время хоронил своего
отца; старик умер от второго удара, дней восемь спустя после первого.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера к
отцу. — Ведь они, коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, — обратилась она к
князю, который взял уже свою шляпу, — там к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша к вам не допускает.
— Дома, все, мать, сестры,
отец,
князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и
отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
Почему Павлищев интересовался его воспитанием,
князь и сам не мог объяснить, — впрочем, просто, может быть, по старой дружбе с покойным
отцом его.
—
Отец; но он умер, кажется, не в Твери, а в Елисаветграде, — робко заметил
князь генералу. — Я слышал от Павлищева…
— О, еще бы! — тотчас же ответил
князь, —
князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до
отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали.
Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
—
Отец мой ведь умер под судом, — заметил
князь снова, — хоть я и никогда не мог узнать, за что именно; он умер в госпитале.
— Вы бы пока не ходили за ним, — остановил
князь Колю, который побежал было вслед за
отцом. — А то через минуту он подосадует, и вся минута испортится.
Князь проговорил свои несколько фраз голосом неспокойным, прерываясь и часто переводя дух. Всё выражало в нем чрезвычайное волнение. Настасья Филипповна смотрела на него с любопытством, но уже не смеялась. В эту самую минуту вдруг громкий, новый голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей
князя и Настасью Филипповну, так сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое. Перед Настасьей Филипповной стоял сам
отец семейства, генерал Иволгин. Он был во фраке и в чистой манишке; усы его были нафабрены…
— Неужели? — спросил
князь. — Мой
отец уж двадцать лет как умер.
А
князь стал, наконец, до того расстроен, что когда, часа два спустя, к нему прибежал посланный от Коли с известием о болезни
отца, то в первую минуту он почти не мог понять, в чем дело.
Коля, помирившийся с
князем еще до смерти
отца, предложил ему пригласить в шафера (так как дело было насущное и неотлагательное) Келлера и Бурдовского.
— Это уж не
отец ли твой? — спросил
князь.
— Что в доме у них не знают, так в этом нет для меня и сомнения; но ты мне мысль подал: Аглая, может быть, и знает. Одна она и знает, потому что сестры были тоже удивлены, когда она так серьезно передавала поклон
отцу. И с какой стати именно ему? Если знает, так ей
князь передал!
Князь опять оскорбил твоего
отца, в старике еще злоба кипит от этой новой обиды, и вдруг все, все это, все эти обвинения окажутся теперь справедливыми!
Князь-то, отец-то Алешин, с графиней-то в непозволительной связи находился.